Клуб любителей фантастики КЛФ Контакт Новокузнецк

Рассказ №12

Пустота и одиночество

Четвёртый час дежурства, около полуночи. А в наше отделение всё везут и везут. Избитых, порезанных, с переломанными руками и ногами. Этакое всеобщее помешательство – спать днём и бить, резать, жечь друг друга ночью. Ну вот, меня опять зовут, нужно отвести кого-то к слесарям. Ой, солидный дядечка в синем домашнем халате и пушистых тапочках, а вместо головы – как будто большая круглая тёрка. По дороге выяснилось – это не тёрка, а барабан от стиральной машинки. Оказывается, туда рубль упал, а дядечка решил его найти, рукой не нашарил – засунул голову. Зубами, что ли, хотел достать? Ну и, конечно же, застрял. Машинку разобрали, врачи «скорой», хихикая, доставили бедолагу к нам, и вот мы идём в другой корпус, снимать это украшение.
Ох, навстречу Катерина с перевязочного. Ресницы – во, ноги лошадиные напоказ, мордой в потолок – гордая, плечами качает, не замечает. А дядечке эта красота по барабану! По железному! Ну и обломись, мы с ним тоже гордые. Беру дядечку под ручку и интимно наклоняюсь к его барабану. Кошусь назад – стоит, отвесив челюсть, провожает нас взглядом. Отлично, сплетня обеспечена, так пусть же эта сплетня будет яркой! Отвела пациента, захожу в отделение – и опять меня кричат с того конца коридора, анализы отнести. Господи, не присесть, всё бегом да бегом, опять срочно. А в свободную минутку присядешь – слова молвить не с кем, все только орут да работёнки подкидывают.
– Хорошо, Василь Иваныч, обязательно сбегаю, вот только анализы … Ай, ну вы чего? Больно же!
Вот гад противный, опять щипается! Прямо не поворачивайся к нему тылом! Ёлки-палки, деду под шестьдесят, а всё туда же! Ух, зайду к нему с этими анализами, да всю мочу на лысину! Ага, размечталась! Врача, старейшего работника! Тогда уж сразу с местом прощаться.
– Оль, привет!
Ольга – это наша лаборантка. Дай ей волю – и коматозника заговорит до смерти, легко.
– Ой, Лен, а ты чего сегодня на рапорте не была? – вот, затрещала! – Начальство по тебе так проезжалось, так чморило! В основном, конечно, говорили, что ты нерасторопная. Больных полон коридор, а ты с ними лясы точишь!
– Лясы точу? Ну ладно, тогда я пошла работать, мне некогда.
Лихо скрипнув резиновыми тапками на повороте, удаляюсь быстрым шагом. Мне даже не надо оглядываться, я прекрасно знаю, что у Оленьки сейчас лицо дебила, у которого отняли конфетку. Она так надеялась со мной потрещать, да чтобы дежурный врач это заметил!
Насчёт разговоров с больными… много вы наговорите без сознания, с сотрясением мозга или с парочкой переломов? Мне, может быть, и хотелось бы пообщаться с пациентом, узнать, как его к нам занесло, но им не до рассказов – только шипят да матерятся от боли. Вот сестричкам в отделении над нами хорошо – пациенты отмыты, зашиты, загипсованы, а страдают по большей части от скуки. И напрочь не помнят, кто их вчера отмывал от крови и грязи, вытирал им сопли и терпел их маты.
– Ой, извините, Иван Андреевич, задумалась! – Это я налетела на дежурного хирурга. Вот тут даже неплохо, что ночка тяжёлая выдалась, а то снова приставать бы начал. Пристаёт будто по дурной привычке, липко и скучно. Всерьёз я ему не интересна – мало ли по отделению сестричек бегает. Он, по ходу, даже не помнит, кто ему постоянно отказывает. Достал! Затрахал всё отделение, и всех, похоже, в переносном смысле.
И вот так я живу каждый день и почти каждую ночь. Карусель, круговорот, уже ничего не хочется, всё омертвело. Дни и недели свернулись в кокон из пустой беготни и мелочных, никому не нужных дел. А внутри кокона прямо-таки космическая пустота, куда потихонечку утекает моя жизнь. Грустно. Пришла из училища помогать людям, избавлять их от страданий. Где они, мои розовые мечты и голубые идеалы? Мне двадцать два года, а я – старая, усталая лошадь, которую переехал асфальтный каток. Ох, куда б деться отсюда, от этой вони, грязи, от интриг этих подленьких, от похоти и равнодушия! Одиночества хочу! Тишины и о-ди-но-чест-ва!!! Оу-у-у! – Я подняла голову к лампам коридора, тихонько повыла. И туда смотреть противно! Грязные, пыльные, жужжат мерзко и горят через одну. О-у-у-у!
Ладно, анализы определила, жаль, что не за шиворот кому-нибудь, теперь посидеть в уголочке, минут на десять ноги вытянуть, а то совсем не ходят, шнурки бледные …

Открываю глаза – ночь, рядом потрескивают угли костра, ноги замёрзли, к спине тяжело привалился кто-то тёплый. А где одеяло? Блин, я в мешке лежу, в спальнике синтепоновом. Вот это да, приснится же… хотя очень уж свежий воздух в моём сне, за щёки так и кусает. Да что же это такое, люди? Куда я попала? Ага, а рядом с костром – куча сухих веток. Подбросить для начала – куда бы ни попала, а нос-то мёрзнет! Мамочки, какой огромный пёс дрыхнет рядом, привалившись к моей спине! Серый, пушистый. Попробую тихонько вылезти, может, не цапнет…
– А-А-А-А-А!!! – От моего крика посыпался иней с деревьев, вскочил и залаял пёс.
Это я, решив согреть руками лицо, обнаружила на нём БОРОДУ! Ужасную, жёсткую и колючую! Что же это делается, ёшкин кот! И руки такие огромные, как лопаты, шершавые все – ужас какой-то! Плечи широкие, талии нет почти …
Хорошо, что за низ живота я схватилась, уже немного подготовленная. А то так и скончаться от страха можно! Н-да, и как мне вот с этим вот жить?
Подкинула в костёр, села, пригорюнилась. Ветки занялись, затрещали, пёс успокоился, сел рядом. Я нащупала ружьё, отложила в сторонку. Не люблю оружия! А вот и рюкзак, развязав, я рассеянно изучала его содержимое. Потом, тяжело вздохнув, открыла банку тушенки, поставила её к огню, отрезала хлеб. Получила, называется, тишины и одиночества по полной программе. А с ними в придачу, ёшки-тетёшки, и ещё кое-что!
Костёр уютно потрескивал, ветер шуршал о вечности, а деревья вокруг тихонько качали в такт серебряными лапами. Пёс преданно заглядывал мне в глаза, намекая на поздний ужин. Спасибо тебе, милый! Без тебя бы я тут совсем…Что же, перекусили, залезла опять в спальник. Ну точно не усну после такого стресса, так хоть погреюсь!
Ах, каким солнечным выдалось утро! Что белее – облака или снег? Наверное, снег – на тёмных хвойных ветках, на пожухлой траве он лежит такой свежий, чистенький. И какой вкусный, морозный воздух! Кажется, приключение начинает обретать и положительные черты! Я с трудом справилась с утренним туалетом, перекусила, и, обнаружив недалеко тропу, – двинулась по ней. Рюкзак удобно лежит на спине, ружьё на плече совсем не кажется тяжёлым – пожалуй, пройдусь, не сидеть же тупо посреди леса! Лес поздней осенью – оказывается, это здорово! Синее небо в просветах еловых крон, под ногами хрусткий снежок, под ним мягкая трава, а по снегу следы – много следов, большие, маленькие. Как жаль, что я не умею их читать! Деревья огромные, стоят тихо-тихо, мудро поглядывают на меня, такую мелкую. Тропу пересёк ручей, сверкают под солнцем ледяные кромочки. От воды в ручье заломило зубы и руки – я напилась из горсти, и долго потом не могла согреть эти грабки. Ух ты, какая прелесть! В ручье полощется травинка – а у неё на кисточке намёрз хрустальный шарик, и звонко плюхает по маленьким волнам, рассыпая солнечные блики по берегу. Ой, какая огромная чёрная птица опустилась на ветку! Наверное, глухарь. Или тетерев какой-нибудь. Поглядел, наклонив голову с красными бровями, подпрыгнул, снялся, шумно забив крыльями. И снова тихо, только слышен голос ручья и звенят–шуршат синички в ветках огромной ёлки …

Открыла глаза – Олино лицо, вглядывается внимательно, отскочила, молчит …
– Что, чудовище увидала, красавица? – господи, как же мне в таком виде с ней теперь общаться? Небрежно потягиваюсь, провожу по лицу. Ура! Бороды нет! Значит, и всё остальное исчезло, как страшный сон, а я пришла в себя в прямом и переносном смысле!
– Лен, а ну-ка объясни, чего ты мне сейчас подмигивала? – потребовала Оля.
– Как подмигивала?
– Много-обе-щаю-ще!
– Знаешь, Оль, у меня иногда нервный тик бывает, не бери в голову!
Так я ей и рассказала! Сама ещё, ежовый корень, не разобралась, Ольга мне тут не помощница.
– А, так это ты от нервов Василь Иваныча по стенке размазала? – хихикнула Оля.
– Ну-ка–ну-ка, расскажи подробнее, спросонья голова раскалывается, ничего не помню.
– Да ты тут вообще шалила по полной программе! Идёшь впереди меня по коридору, и во все двери заглядываешь, как будто ищешь кого-то. А тут этот старый пердун тебе навстречу. Да как щипнёт пониже талии! А ты его матом! Да гомиком перезрелым! Да ещё как-то заковыристо, уж и не помню! К стенке притиснула, он аж ножонками засучил, замекал, забекал. Ну, потом ты его на пол поставила, халатик ему заботливо поправила, и спокойно удалилась. Слушай, а где ты так вывихи вправлять научилась?
Ой, ёлы-палы, ни себе чего! Кому чего я тут ещё вправила? Теперь прощай травмотделение, что ли?
– Чего молчишь, и этого не помнишь? – это опять Ольга. – Ты к мужику, который с гололёда, подкатила, а тот давай тебе жаловаться, что к нему уже два часа никто не подходит. Ты одеялко-то ему откинула, головушкой покачала, да как его за руку – раз! Он взвыл, а ты бормочешь, что рука от копыта сильно отличается, мол, не серчай, если что. Дядька смолк, рукой покрутил, с каталки прыг – и на выход. А ты уже следующего расспрашиваешь, как его так угораздило. Тут Иван Андреич выглянул, чего-то насчёт быстренько сбегать ему за сигаретами. Ты его спокойно так, не торопясь, послала. Сначала туда, потом за сигаретами. Он, прикинь, быстренько сбегал, и вы уселись курить. Я и не знала, что ты куришь! «Приму»! Как он на тебя смотрел! Лен, прикинь, ты ему получаса про привычки дырок, ой, то есть, норок, вкручивала. Ей-богу, не вру! Я мимо как пробегу – всё норки да хорьки какие-то! Потом его позвали пациента шить, а ты меня за халат поймала, рядом усадила и давай заворачивать, как пусто в тайге одинокой душе, как по ночам ветер с волчьим воем соревнуется! Будто ты не из училища, а из глухого леса к нам пришла! Одиночество, говоришь, пустота, страшное дело, сидишь там и воешь под ёлкой с кобелём на пару. Лен, кто у тебя кобель, скажи, а? Я, правда, не поняла!
А у меня перед глазами – жаркий костёр в лесу, добрая собачья мордаха, запах дыма и хвои…
Дальше жизнь, взбрыкнув, закрутилась своим чередом. Если, конечно, этот кошмар можно назвать жизнью. Одно неплохо: Василий Иваныч, увидев меня в коридоре, теперь шустро ныряет в свой кабинет и щёлкает замочком двери. А Иван Андреич пристаёт только насчёт покурить. И упорно не верит в то, что я не курю. Вот зануда! Гонять меня меньше не стали, а женская часть отделения поглядывает как-то странно. И такая тоска по ночам, когда убегалась до смерти, ноги гудят, и ждёшь, что каждую минутку могут окрикнуть, отправить, заставить! Господи, пусто как, даже поплакаться некому! Там, в лесу, хоть собака была! Теперь, ненадолго засыпая на дежурстве, я мысленно запускаю пальцы в серебристую шерсть. Она мягкая, пушистая, а печка так славно трещит, и руки у меня опять огромные…ЧТО? Опять эти грабки, эти широкие плечи… ну, и всё остальное? Так, ёшки-тетёшки, снова отдыхаем от работы в чужом уютном теле? Люди, да что же это такое? Ладно, уймись, не блажи, второй раз, кажется, уже не так страшно. Осмотрелась – бревенчатые стены, керосиновая лампа, за окошком висит огромная луна. Ну что, пёс, не будем рушить традиции, покушаем – и баиньки? Где у нас тут тушёнка, а, серенький?
Проснулась от холода – за ночь печка погасла, изба остыла. За окном сияло позднее утро. Ничего себе, неплохо выспалась! С трудом натянула тяжёлую одежду, слегка запутавшись жутко волосатыми ногами в широких штанах, побежала во двор. А двора-то и нет! Стоит маленькая избушка среди глухой тайги. Хорошо, что утоптанная тропа от крыльца через лес тянется. Ладно, оставлю пока всё как есть, отдохну немного. А если надолго в этом теле застряну – пойду по дорожке к людям. Печка почему-то никак не хотела растапливаться, плевалась дымом прямо в глаза. Но я всё равно справилась и, когда огонь загудел ровно и надёжно, почувствовала, что совершенно по-дурацки улыбаюсь. Не знаю, как долго на этот раз придётся здесь быть, но, ёшкин свет, мне это нравится, точно! Поставила на печку старенький чёрный чайник, чугунный котелок с водой, нормальную кастрюлю не нашла – и снова вытянулась во весь рост, попутно отметив, что лежу на дощатом настиле, щедро укрытом упругими хвойными ветками. Ничуть не хуже кровати, честное слово! А как пахнет! Вдруг мой пёс – жаль, не знаю, как его зовут – подошёл к двери и гавкнул. Дверь отворилась, на пороге стоял бородатый кряжистый мужик.
– Петрович, ты чего, зараза, так долго спишь? Я тебя, б, боялся и не застать уже, а ты, б, вот он! Не приболел? – я помотала головой, ошеломлённая его громким басом. Тут из-за его плеча показался ещё один, худой и без бороды. Одеты оба были в какую-то чёрную с зелёным форму, по воротнику с дубовыми листьями, я такой никогда не видела.
– А это к нам Иван Андреич, из области, с проверкой! Прошу, на, любить и, это, жаловать!
Даже в тайге, и то свой Иван Андреич нашёлся! Интересно, а этот тоже будет приставать? Ой, я же теперь такая большая, вся из себя мужская, наверное не будет. Ошибочка! Даже не присев, начальство занялось моим воспитанием. Мерзким гнусавым голосом, постепенно распаляясь, оно кричало, что животным корма не завезли, сушняк не вывезен, работа по восстановлению леса не ведётся, в общем, собаки не доены и муравьи не кормлены. А я ему даже возразить не могу – откуда мне знать, что я должна была делать? Я слушала, а волна праведного гнева, родившись в груди, грозно поднималась, и наконец затопила всё пространство между ушей. Как? Пережить такое превращение, оказаться в глухом лесу в огромном неуклюжем теле – и даже здесь нашлись желающие сесть мне на шею? Да ни за что! Завизжав басом, я бросилась в атаку. Четыре классных царапины украсили побледневшие щёки проверяющего, а я развила успех, схватив и выплеснув на него весь котелок. Жаль, вода в нём даже не успела нагреться. Незваные гости быстренько выкатились за порог, и мой пёс долго лаял им вслед. Я опустилась на лежанку, так дрожали колени, часто подышала, потом понемногу успокоилась. Да, кажется у этого парня, ну, в чьём теле я нахожусь, теперь будут неприятности.
Прошли сутки, больше нас с собакой никто не беспокоил. Я вволю выспалась, отдохнула и немного подъела запасы продуктов. А прибираясь в избушке – нашла деньги. Значит, надо сходить в магазин. Ну, правда же? А то хозяин в своё тело вернётся – а оно, бедное, голодное, и еда в доме кончилась. Ну и немного оглядеть окрестности мне совсем не помешает. Собралась, вышла – и дальше обрыв, не помню.

Проснулась на больничной кровати. Почему человек сразу понимает, что кровать больничная? Да потому что продавленная, скрипучая и пахнет мерзко. В окошко глядел пасмурный вечер, на соседних кроватях лежали и сидели, бормоча и вскрикивая, какие-то лохматые старухи. На меня они не обратили ни малейшего внимания, и я выскользнула в коридор. На стене прямо напротив палаты висел стенд: «Ветераны психиатрического отделения №2» и снимки бодрых старушек в белых халатах. Я хихикнула – это что, те, кто здесь часто лежит? И тут до меня дошло… ой, а ведь я, наверное, тоже здесь теперь лежу! Допрыгалась, ёлки-метёлки, во всех смыслах допрыгалась! Ой-ой-ой, мамочка родная, как же мне теперь свою нормальность доказывать? Я прижалась лбом к стеклу коридорного окошка, обхватив плечи руками: из окна немилосердно дуло. Наверное, с работой теперь придётся проститься – ведь если я очутилась здесь, то парень в моём теле накуролесил побольше, чем я – в его. Накуролесил и сбежал к себе, паразит! В свой уютный домик посреди тайги сбежал, к моему славному пёсику! Ничего, он ещё не знает, в смысле – парень, а не пёс, как к нему теперь начальство из области относится! Вдруг за спиной послышались торопливые шаги и голоса:
– Пошли скорее, там мужика вертолётом МЧС доставили! Здоровенный такой, справиться не могут! Говорят, от одиночества крыша съехала. Ну, чего возишься? – железная дверь грохнула, лязгнул замок, отсекая меня от выхода на свободу. Да, крыша съезжает не только от тоски, но, оказывается, и от одиночества… За окном медленно падали крупные снежинки, качалась ветка клёна с остатками сухих листьев, неприятно скребла по стеклу. Такое вот, ёжики зелёные, у меня теперь одиночество, и оно меня вовсе не радует. Я совсем замёрзла и ушла в палату.
Ночь была ужасной, мои соседки бормотали, чесались, кашляли и храпели. Так что, едва дождавшись подъёма, я снова вышла в коридор и уставилась в окошко. Когда же будет беседа с врачом? Вспомнив, как долго ждут врача экстренные больные в нашей «травме», я приуныла. Но, может быть, остатки знаний по психиатрии помогут мне выкрутиться? Ох, дурочка я, ну точно сумасшедшая! Ноги вдруг ослабли, и я присела на кушетку. Ведь беседа с врачом, скорее всего, уже состоялась, когда меня в это отделение доставили. Только говорила-то с ним не я… представляю, чего бедный врач наслушался! О мужской-то душе да в женском теле! Интересно, я здесь никого по стенке не пыталась размазать? Вот, зовут на завтрак… кажется, на моей тумбочке стоят железные миска и кружка? Ладно, пойду, гляну чем кормят, всё равно больше делать нечего.
И подняв глаза – замерла на пороге столовой.
Угрюмо сидит в уголочке, уныло опущены плечи.
Знакомые руки застыли, большие, широкие руки.
Потом поднял взгляд – и замерло что-то со звоном.
Все звуки ушли вдруг куда-то, забрав с собой запах.
Лишь миска и кружка катились, беззвучно и странно.
Три шага, тихонько, неслышно, три шага.
... – Ну, здравствуй…