Клуб любителей фантастики КЛФ Контакт Новокузнецк

Рассказ №7

Свобода воли

Сибирская зима давила безнадежностью, некрасивостью. Нет, чтоб как в прошлом году, разом укрыть всё белым чистым покрывалом. Нет, давила безрадостным чередованием похолодания и оттепели… остатки уродливого подтаявшего снега походили на разбросанные всюду обрывки грязных тряпок. Неживописно выглядел Новокузнецк. Совсем другое хотел снимать молодой фотохудожник. Напрасно искал он романтики на улицах промышленного города. Надоел ему суровый сибирский ноябрь.
Он собрал все наличные, купил последнею самую горячую путевку и полетел к морю. Наплевать, что жара давно спала, даже бархатный сезон прошёл. Наплевать, что море остыло и часто штормит. Волны, разбивающиеся о берег и сверкающие миллиардами капель особенно живописны.
Вот прилетел фотограф снимать осенние шторма, бродил по длинному пляжу с тяжёлым профессиональным фотоаппаратом, а море словно нарочно затаилось. Тихое, серое, лежало измятой, но расправленной бумажкой.
-Да что ж это такое?! – громко возмутился фотограф,–Неужели сегодня ничего интересного? – море затаилось словно чего-то ожидая.
Худощавый парень пытался навести фотоаппарат, морщился, отступал, потом делал шаг вперед, поджимал губы, раздраженно бросил попытки, просто уставился в море, ладонью заслонившись от солнца.
Отцу коммунисту почему-то пришло в голову назвать его Киром, в честь чего-то комсомольского, но сын расшифровывал своё имя по-другому: вспоминал древнего персидского тёску-тирана, захватившего пол мира и вполне примирился с именем. К тому же человеку творческому странное имя вполне подходило. Представлялся Колоссально Интересным Решением всех проблем и разом очаровывал смазливых девушек. Все-таки отменное имя подогнал ему папаша. Трудно нынче быть фотографом. Сперва фотографию делали как портрет, тщательно, неспешно на долгую память. Главный был человек, лицо, взгляд. Потом стали останавливать мгновение эмоции, подмеченные автором.
Теперь автором может быть любой - лепят селфи десятками, сотнями, тысячами… не дорожат ими, не выбирают, не печатают, не хранят, даже не пересматривают, сбросят в компьютер как мусор. Многое теряется навсегда, пропадает первая улыбка, первый шаг, последние объятья… Забываем, не дорожим, живём сегодняшним днём, одним моментом. Спешим, спешим… куда, зачем?
Так зло размышлял молодой парень, присевший на светлый песочек опустевшего пляжа, устав бегать искать редкий кадр. Под широкополой шляпой он прятал капну русых волос, глаза прятал за чёрными стеклами очков. Одернул яркую майку, отряхнул шорты, вздохнул устало:
-Видно, стар я уже для нынешних времен. Скоро тридцатьник. Теперь уж спорта мало. Нынче молодость - это пятнадцать, а мы старье, рухлядь. Куда нам пенсионерам до поколения икс?!
Он с печальной снисходительностью погладил свой большой профессиональный фотоаппарат.
И все же он был по-настоящему молод душой, не мог долго грустить, в глазах промелькнула лукавая искорка. Он уже задумал новый проект. Фотограф отрешённо смотрел, как неспешная волна лизала песок, похожий на сахарную пудру, как медленно ленивый желтый солнечный круг погружается в тёмную воду и думал о великом. Наступало время, когда хорошо думалось даже здесь, в курортной суете.
Кир само собой задумался о новом проекте. Хотелось чего-то глобального, серьёзного. Чтобы его большие фотографии развесили по стенам настоящих шикарных галерей. Чтобы самые модные критики глубокомысленно терли подбородки, формулировали современный смысл его работ.
Кто-то словно подслушал его тайные мысли, обратился к фотографу вкрадчиво:
-Славы хочется? – прозвучал откуда-то из-за спины низкий мужской голос.
Парень вздрогнул, резко обернулся. Молодой, спортивный, черноглазый незнакомец подошел совсем неслышно, говорил серьёзно, чуть небрежно. На ослепительно белой футболке красовался контрастно-чёрный силуэт пуделя. Самоуверенный, точно, как его хозяин.
-Пора-пора, уже тридцатник скоро, а Кир всё не прогремит.
-Откуда вы знаете? - опешил фотограф.
-Я много чего знаю, – вздохнул незнакомец. Он выглядел лет на двадцать пять, но Киру показался старше.
-Кто вы?
-Бонд, Джеймс Бонд… – сверкнул белыми безупречными зубами незнакомец.
-«Весь он был какой-то невозможно безупречный, как..как…. – задумался Кир, - как этот проклятый киношный Джеймс Бонд».
-Агент 007, - театрально представился незнакомец, – с лицензией на убийство, – добавил он посерьезнев.
Фотограф готов был поклясться, что видел, как чёрный пудель тоже затряс кудрявой мордой, захихикал. Кир отмахнулся от видения. Картинка стала чётче, пёс снова замер, как положено… парень моргал, присматривался.
Смех у Бонда не был весёлым, заразительным, а скорее веял холодной смертью. Даже налетел резкий порыв студеного леденящего ветра. Глаза его при этом сверкнули светлой сталью. Фотограф только рот открыл, чтобы спросить, а тот уже отвечал:
-Снимай грехи человеческие. Сейчас это зовут искусством.
-А гдеже?
-Всюду. Ступай пока в гостиницу, – равнодушно посоветовал 007.
Парень даже попрощаться не успел, странный незнакомец куда-то подевался, а Кир потащился в гостиницу. Ноги сами понесли его в большую празднично-нарядную столовую. Вскоре ему преградил дорогу толстый, невероятно пузатый дядька. Его майка и синие шорты были бы впору слону, но мужику они казались маловаты. В руках здоровяк держал большую тарелку, на которой жуткой пирамидой высилась еда: какие-то блины, пироги, выпечка. Турист жадно облизывал жирные губы, толстыми, как сосиски, пальцами поправлял сползавшую пирамиду на тарелке. Потный, неприятный, когда он громко утробно икнул, за спиной фотографа раздался презрительный голос:
-Чем тебе не воплощение греха чревоугодия?
Кир ошарашенно обернулся. Безупречный Бонд поморщился, вздохнул страшно устало:
-Надоело. Как добираются до общества потребления, так пожирают все.
-А ты откуда знаешь? – возмутился Кир.
-Живу давно, – поморщился белозубый, – и все время одно и тоже, одно и тоже. Совсем на ошибках не учитесь.
-И как же вас звали тогда, давным-давно? – попробовал сострить фотограф.
Но его собеседник остался пугающе серьёзен. Он помолчал, ответил негромко:
-По-разному звали. Много было разных имён. Каждый норовил придумать что-нибудь своё.
-Какое же из них вам самому нравится больше других? – решил зайти с другой стороны ловкий парень. И сработало, незнакомец хитро сощурился, грустно улыбнулся и признался:
-Лукавый.
-Получается… - усомнился фотограф, – получается вы…
-Да, да… – снисходительно усмехнулся его собеседник. Гёте называл меня Мефистофелем, а Булгаков Волондом. Честно говоря, немецкий персонажик мне больше понравился. Не хочу быть старым и усталым. Но москвичи и по сей день с ума сходят из-за квартир.
-Готовы душу продать за собственную недвижимость? - а про себя подумал, - «Странный тип, ведёт себя так, как будто и вправду что-то представляет. Похоже, он сам реально уверен, что знает больше других».
-Души нынче всё дешевле, – брезгливо поморщился знаток, – спорить из-за них неинтересно стало. Можно собирать охапками, как ромашки. Скучно.
Парень совсем дар речи потерял, закашлялся:
-А я бы уверен, что такого быть не может…
-Верить перестали, – сокрушался Лукавый, – смысл пропал, прелесть борьбы. Я тут для продолжения игры даже сам спас несколько душ, страшно грешных, военных. Вот Бог удивился. Давненько он не удивлялся. Он вообще меня терпит, только ради того, чтоб иногда удивляться.
-Значит, люди его уже давно не удивляют? - скептично заметил парень.
Вокруг сновали официанты и гости с большими подносами. В ресторан ввалилась стайка китайцев, они принялись громко общаться, жестикулировать и набирать себе столько еды, как будто это был последний день их жизни.
-Нет, – покачал головой падший ангел, - мчитесь к собственному концу, сломя голову.
-Что ж, совсем надежды нет?
-Вы не допустите. Так стараетесь покончить со своей цивилизацией.
-А Лукавый против?
-С дикими не интересно. Сидят себе на деревьях, чешутся… хотя я забыл, – спохватился Бонд, – вы же вырубили деревья. Придётся ещё ждать, пока вырастут…
Молодой фотограф слушал снисходительно, забавляла его странная самоуверенность этого малолетнего, загорелого, да в меру накачанного, эдакого следящего за своим внешним видом метросексуала. Болтает тут всякое…
-А как же я должен выглядеть, чтоб ты поверил? - спросил Бонд, как обычно отвечая не на слова, а на хорошо скрытые мысли собеседника.
-Ну-у, незнаю, – протянул парень, а сам подумал, – «тоже мне дьявол, нифига не может!»
-А если просто не хочет? – устало уточнил Бонд, – ты ведь не станешь доказывать муравью, что ты человек…
-Так муравей?! – завёлся фотограф, – чтож вы болтаете с муравьем, а сами не можете даже того, что может любой официант.
Его новый знакомец не рассердился, вообще словно и не услышал крика, вздохнул устало и столовая разом опустела. Ни туристов, ни гор еды на столах. В тоскливой тишине стало слышно только жужжание толстой мухи.
-Где все? – напустился Кир на Лукавого.
-Ушли, – отозвался тот равнодушно, – съели все и ушли.
-Когда ж они успели?
-Я ускорил время. На пару часиков.
-А почему я не успел заметить?
-Я сильно ускорил. Ты же сам думал, что фотать обжору, как грех чревоугодия -это банально и решил снимать банкетный зал с опустевшими тарелками, крошками и огрызками.
-Но… - мялся фотограф, – это была ещё смутная идея. Я не успел…
-Зато успел мысленно обозвать меня придурком с дурацкими предложениями.
-Отлично умеете читать мысли, но это вполне человеческий фокус.
-Мне не нужны фокусы. Я не фокусник.
-Знаю, знаю, – отмахнулся Кир, – Мефистофель и всё такое. А с чего вы вообще ко мне пристали?
-Интересно стало.
-Что ж во мне такого интересного?
-Очень ты мне показался похожим на Чезаре Борджия. Любопытно - имя одного полководца, внешность другого.
-Понятия не имею, кто такой этот Чезаре, но видимо тип симпатичный, если на меня похож, – самоуверенно заявил парень.
Бонд только усмехнулся, произнес задумчиво:
-Всегда были мне очень интересны люди творческие, те, кто умеет сам создавать прекрасное, особенное.
-Я не создаю, только вижу и фиксирую, – неожиданно заскромничал фотограф.
-Видеть-это тоже талант. Таких кого Бог поцеловал мало. Сейчас принято называть гениями пронырливых бездарностей, которые умеют себя продавать -это совсем другое, от лукавого.
-Вам видней, - сострил Кир, – а я значит поцелован Богом?
-Кстати, – каким-то бесцветным скучающим голосом предложил Лукавый, – хочешь всемирной славы?
-Э-э-э нет, – усмехнулся фотограф, – а что взамен?
-То, чего ты не замечаешь, то ли есть, то ли вообще нет. Слова, просто слова. Продай мне душу. Ты же не верующий. Что тебе терять…
-Стоп! – посерьёзнел парень, – если ты действительно дьявол, ходишь здесь, время останавливаешь, тогда, выходит, что и ад существует…
-Глупости! Бабушкины сказки… – рассмеялся одними губами Бонд, а глаза его остались серьезными и холодными.
-Вот и не приставай с ерундой.
Лукавый даже отпрянул:
-Впервые вижу человека, который в скоростном двадцать первом веке успел подумать и отказал.
-А монахи как же?
-Они совсем другое дело. Они понимают, что такое бессмертная душа.
-Хорошо рассуждаешь, - не удержался, прокомментировал фотограф.
-Ты тоже хорош, -в тон ему ответил Бонд, – с самим чёртом на ты.
-Чёрт, значит?! – воодушевился парень, – чёрт, точно?!
-Чёрт.
-А ну изыди! – внезапно крикнул Кир, сам удивившись, как сумел вспомнить старинное слово.
Бонд исчез. Пропал. Не растворился, ни растаял, а раз и пропал. Не осталось ни миража, ни тени. Опустевшие столы есть, огрызки, крошки есть, а рядом никого нет.
-Может, он и правда Воланд, -озирался, чесал затылок Кир, внимательно и наивно глядя, как терпеливые турки-официанты подметают, моют, убирают за неаккуратными туристами. Пробормотал рассержено:
-Пропал, так пропал, - и поплелся снова к морю. Туда, где уже опустилась ночная тьма и только неумолчный прибой вылизывал берег.
Из головы все не шла странная встреча. Он даже пару раз резко оглядывался. Всё казалось, что за спиной кто-то есть. Нет -пусто и тихо.
-Было это вообще или почудилось? – размышлял фотограф, – а самомнение у меня не хуже, чем у Сальвадора Дали. Придумал, что сам дьявол за мной бегает, что фотки мои настоящее искусство, даже бессмертного греховодника заинтересовало. Скромнее надо быть...
Он смотрел, как холодно-жёлтый лунный диск скользил над водой слева направо, там где недавно сияло жарким золотом солнце. Южная ночь звенела голосами тысяч цикад. Ветерок ласково гладил щеки. Кир заметил далеко в море тёмный силуэт маленького кораблика, медленно повернулся назад, посмотрел на залитый приветливым светом отель:
-Вот, сейчас бы сделать фотографию этих огней оттуда, с палубы этого кораблика. Вот тебе и образ мечты, – подумал фотохудожник.
Мгновение! Он и моргнуть не успел. Все изменилось, фотограф уже смотрел на приветливые огни берега из морской дали. Уютные огоньки остались жутко далеко, где-то у самого горизонта. Профессиональная привычка оценила хороший кадр, нажала на кнопку. Раз, два, три. Кир опустил фотоаппарат, посмотрел на мир не в прицел видоискателя, а просто так. Словно очнулся, в себя пришел, огляделся.
-Где это я? Что за чертовщина?!
Парень стоял на палубе того самого суденышка. Берег был страшно далек, вокруг разлеглось огромное, по-ночному тёмное море. Оно равнодушно, холодно ежилось мелкой рябью. Все поглотила ночная мгла. Луна уже ушла с небосвода. Другого света рядом небыло. Одиночество, тишина и темнота, как в ночных кошмарах. Кир стряхнул оцепенение.
-Где люди? Где команда? – напрасно вопрошал он.
Ответом была только мёртвая тишина. Фотограф невольно выругался. Поминая чёрта и всех его родственников, дерзкий парень невольно ждал ехидного ответа Бонда, но полное молчание только подчеркивало одиночество и безнадежность.
-Гад! Сволочь! – громко кричал фотограф в пустоту, – доказал! Ты всё, всё доказал. Ты можешь, можешь всё, что захочешь. Теперь верни, поставь меня, где взял!
Ночь безмолвствовала. Безмятежно плескалась у бортов вода.
-Знаешь, скотина, что я плохо плаваю, воду не люблю… – продолжал кричать фотограф.
На тёмной морской поверхности он различил стремительный акулий плавник.
-Отлично! – завопил парень, – сроду на этих пляжах никаких акул не было. Это же не Египет! А я плыть и не собирался. Я просто заведу эту яхточку и вернусь на берег, ног не замочив.
Кир ринулся к рулю. Впору было снова неистово браниться. Посудина была старая, вид у нее был давно заброшенный и бесхозный. Всюду темнела ржавчина. Кир наткнулся на большой, пыльный фонарь, сумел зажечь его. Но при его тусклом свете стала ещё заметнее грязь, ржавчина и запустение. Парень схватился за рычаги, потянул, повернул. Суденышко не отозвалось. Даже не зарычало, не затряслось. Фотограф снова помянул чёрта, но отчаянье в его душе отползало, уступая злой решительности.
-А-а! – заорал Кир, – не учёл хвостатый, что в механике-то я разбираюсь, любой мотор починить могу.
Он в азарте сбежал по узенькой лесенке вниз в машинное отделение, поднял тусклый фонарь повыше, осмотрел тесное нутро своего судёнышка. Старый ржавый большущий мотор молчал и даже не трясся надрывно. Сердце стиснула страшная мысль:
-Неужели топливо кончилось? Боже, пусть топливо здесь будет! – удивил сам себя, горячо взмолившись атеист. – Остальное я смогу наладить и отремонтировать.
Затаив дыхание, парень стал заглядывать в тёмные углы и с восторгом обнаружил сразу две большие квадратные алюминиевые канистры, схватил, встряхнул. Тяжёлые ёмкости отозвались солидным бульканьем. Кир успокоено выдохнул.
-Топлива достаточно, теперь можно заняться ремонтом.
-Он поставил фонарь, весь ушел в работу, сосредоточился на проводах, гайках и винтах. Фотограф обо всем позабыл, увлекся даже, стал что-то насвистывать. Слуха у него не было и мелодию узнать было трудно, но к ее концу мотор весело заурчал, затряс пыльное нутро катерка. Воодушевленный своей победой, парень вытер руки, валявшейся рядом тряпицей, бросил её и позабыв фонарь, ринулся наверх. Взбежал на палубу, сразу к штурвалу и ну его крутить. Судно легко и охотно послушалось, развернулось носом к берегу, но берег пропал. Отель погасил огни и совсем растворился в кромешной темноте. Пришлось полагаться на память:
-Пляж был там! – решил Кир и прибавил ход.
Лодка легко неслась в темноту. Парень издал громкий радостный победный кличь и…
Раздался чудовищный скрежет, бедное суденышко жутко содрогнулось и замерло, врезавшись в невидимую чёрную преграду.
-Что это? – в ужасе воскликнул Кир.
Вместо ответа ветерок принес громкие русские ругательства. Кто-то невидимый грубо орал гадости про маму, только что наслаждавшегося счастьем горе-мореплавателя. Вскоре впереди возник яркий свет. Ещё, ещё. Из темноты показалась огромная многопалубная дорогущая яхта. В её борт и врезался со всего размаха фотограф. Он сразу почувствовал себя ничтожным, крошечным насекомышем. А хозяин этого многомиллионного великолепия сверху вниз поливал неудачника богатствами тюркских наречий. Рассуждения про маму парня, сменились лестными словами про его зрение. Самым цензурным был вопрос:
-Ты что ослеп?!
Голос су доброжелателя был противный, совмещавший хриплый кашель, рык и визгливые нотки. Его обладатель был немолод и пузат. Почёсывал громадный живот, демонстративно вывалив его из мятых, как семейные трусы, светлых шорт. Богач презрительно выкатив жирную губу цедил слова между толстых щек, словно в урну пропихивал. Заплывшими поросячьими глазками он снисходительно взирал на ничтожество в ржавой лодочке, почесал свою мясистую щёку и потребовал:
-Убирайся!
Кир послушно дал полный назад. Только теперь он понял, что его ржавая посудина осталась невредимой, а в борту нарядной яхты зияла огромная пробоина. В ее страшную пасть хлынула вода с ревом и бульканьем. Яхта сразу стала накреняться, оседать в тёмную воду, тонуть. С быстро погружающегося борта раздались проклятия. Кир видел как человек прыгнул в воду, тяжело плюхнулся вниз. Яхта застонала ещё, подержалась на поверхности и стала погружаться. Её огни сперва отражались в воде, потом светились снизу в жуткой сюрреалистической картине. Кир остановил своё ржавое судёнышко недалеко, чтобы посмотреть.
Потом последние огни погаслии воцарилась снова полная темнота. Кир вздохнул так шумно, что сам поразился до чего громко это прозвучало. Он уловил издалека еще какой-то еле различимый звук.
-Помогите! – звучало бесконечно жалко и перемежалось с хрипом и бульканьем.
Не раздумывая ни мгновения парень схватил, привязанный к длинной веревке у борта его старенькой посудины, спасательный круг и забросил в море туда, откуда донесся голос. Перед мысленным взором фотографа скользнул акулий плавник.
-Скорей сюда! Сюда! - орал он.
Глаза уже обвыклись с темнотой и различили над глубокойводной гладью бестолково взмахивающего руками, взбивавшего пену и брызги пловца.
-Сюда! Сюда! – кричал парень, догадываясь, что его голос единственный ориентир для бедняги. – Сюда! Сюда!
Барахтавшийся в воде услышал, начал плескаться, грести на голос. Вскоре его бледная рука отчаянно вцепилась в круг. Тонувший подтянулся, повис на веревке. Полуживого Кир выволок на палубу своего ржавого суденышка. Спасённый трясся, как осиновый лист, громко стучал зубами и слова не мог вымолвить.
-Чего трясешься? - возмутился фотограф, - вода совсем тёплая.
-С-с-тра-ш-ш-но – с трудом выдавил спасенный.
-Идём быстрее вниз, в каюту.
Только выдав бедняге валявшееся в каюте темно-синее старенькое, но главное чистое и сухое одеяло, Кир сумел рассмотреть свою мокрую находку.
Мужичек так браво бранившийся с борта дорогой яхты теперь был достоин всяческой жалости. Полуголый, бледный, трясущийся, он беспомощно кутался в старенькое одеяльце, тянул его на плечи, испугано вцепившись в него обеими руками. Его скрюченные пальцы просто кричали об отчаянье. Дышал он судорожно, прерывисто. Словно не мог или боялся вздохнуть глубоко всей грудью.
-Зачем ты меня спас?
-Ты тонул, звал на помощь.
-Я же тебя материл.
-Да я и подумать об этом не успел, – отмахнулся парень, – человек тонет, зовёт на помощь. Какая разница кто!
-Ты добрый… – восхищённо прошептал спасенный.
-Любой бы на моем месте поступил также, - легкомысленно отмахнулся Кир, – разве ты бы сделал иначе?
-Я бы на твоём месте никого не спасал. Ведь никакой выгоды.
-Какая от тебя выгода? – рассмеялся парень, – сидишь, трясешься, полуголый мокрый. Я и то богаче. У меня хоть одеяло есть. Смотри, у меня даже есть свет….
Парень протянул руку, пошарил по стенке, нащупал выключатель щелкнул и под потолком зажглась тусклая лампочка. Фотограф придирчиво смотрел на спасенного. До чегож он был жалок. Мокрые жиденькие волосенки прилипли к некрасивому черепу, лицо землисто зелёное. Даже щеки разом опали и обвисли. Зубы беспомощно стучали. Просто воплощение несчастья. Зато он бормотал:
-Я олигарх. Я страшно богат. Я могу купить что угодно. Всё. Абсолютно все. Да я уже купил! У меня все есть. Я уже не знаю, чего хотеть.
-И что? – скептично бросил парень.
Олигарх громко горестно вздохнул:
-И ничего. Яне от чего не получаю удовольствия. Ну такого, как в молодости, когда ничегошеньки не было, – принялся объяснять богач. – все как будто погасло. Радость раньше была такая яркая, острая, а теперь, – сокрушался он, – это возраст.
-Сейчас проверим.
Кир увидел у самого входа, тесную похожую на узкое купе поезда каютку, хитрый выступ заменявший тумбу и пузатый самоварчик на ней. Он деловито заглянул в него, убедился что самовар пуст.
-Воды нет, - констатировал парень, – не беда. Я видел, когда шарился в темноте – мне попадалось ведро с чистой кажется водой.
Он ринулся искать ведро, вернулся, налил через край щедро чистой пресной воды и воткнул шнур в розетку. Самоварчик сразу уютно зашумел, а фотограф поднял крышку закрытой, как в самолетах, полки, поискал, нашел чашки и коробочку с кубиками рафинада, заменявшую сахарницу. Поставил это все на откидной, как в вагоне, столик перед продолжавшим дрожать спасенным. Пошарил, достал чайные пакетики. Тут как раз и кипяток застучал крышкой. Кир выключил, подставил чашку под носик, кинул чайный пакетик и рафинад, сунул чашку олигарху. Тот жадно схватил, едва не выронил горячее, приспособился, взял большую чашку за ручку, поднес к губам, подул, отхлебнул шумно. Его лицо озарилось счастьем.
-Никогда не пил такого вкусного чая! – растаял олигарх.
-В жизни вообще много приятного.
-Последнее время совсем утратил вкус жизни, - сокрушенно сознался владелец утонувшей яхты, – все мои богатства стали скучными и пресными.
-И дорогущая яхта скучная? – осторожно уточнил Кир.
-Так сам и не понял зачем её купил, - вздохнул олигарх – все покупали и я купил, самую большую.
-Значит, – хитро сощурился парень, – ты не слишком расстроился, когда она затонула?
-Совсем не расстроился.
-И наказывать меня не станешь?
-Ты же меня спас. Я на тебя ругался, а ты меня спас.
-Мне так захотелось,- отшутился Кир.

-Странное желание,–отозвался на его воспоминания посетитель выставки, остановившийся у него за спиной.
Кир резко обернулся. Вокруг красовался большой высевочный зал. По традиционно светлым стенам были развешаны большие яркие фотографии молодого начинающего автора со звучным запоминающимся именем Каир. Рядом сним в элегантном смокинге стоял знакомый агент 007 с лицензией на убийство. Вид у Бонда был озадаченный. Он задумчиво почесал нос и сказал:
-Никогда я не понимал этого божественного замысла со свободой воли. Получили вы это право и давай вести себя непредсказуемо.
-Не нравится? – насмешливо посочувствовал парень.
-Совсем, – неожиданно серьёзно ответил Бонд, – я так отлично всё устроил с яхтами. Я был убежден, что этот богач настолько тебя оскорбил, обидел, что ты порадуешься его смерти. А ты взял да пожалел его, даже спас, не дал утонуть. Не понимаю, - добавил Лукавый зло. Это так… – от негодования он не мог найти слово.
-Так по-человечески, - подсказал фотограф.
-Устроили всё и без меня, – чёрт повел головой, - благодарности я тоже не понимаю. Слишком безгрешно. Так он все выставки устроил и всё оплатил за спасение?
-Скорее за чашку чая…