Отправлено: 02.03.18 19:23. Заголовок: Рассказ №34 Фрейд для Маргариты

Рассказ №34

Фрейд для Маргариты

1
Звук времени. Змея меняет кожу в дождь. Не знакомьтесь с незнакомцами

Сколько она помнит – у времени всегда был собственный звук. А её двор, как колодец, накапливал в себе головокружительный шёпот времён года, сны и мечты каждого часа суток, мимолётность облаков и жизни и сияющую звёздную тяжесть непременного распятия смерти. Летом он обрадовано отдавал тепло беззаботно-пронзительного детского счастья, которое даже сердитые выкрики взрослых из выполосканных ветром золотых закатных окон не могли загнать домой ни ужинать, ни спать. Осенью двор неясно гудел, точно из-под тяжёлой толщи воды, куда ты ныряешь с головой, но к зиме звучал всё глуше и тише, укутавшись жемчужно-серыми снежными тучами и скрипящей сахарной ватой растущих сугробов. А шаги и голоса со дна сумеречно-вечерней весны – такое уж правило – становились щемяще-отчётливыми, торопящимися тёплой капелью весёлых женских каблуков и томным хриплым стаккато влюблённого смеха подростков.

И тогда она, обжигаясь и торопясь, запивает чаем намазанную солнцем булку и красит губы уже предвкушаемыми поцелуями.
Тёплое облако рыжих кудряшек, прозрачная тонкость звонких юных линий – она мечтает, глядя в нежно пульсирующее зеркало весеннего дождя, аккуратно и строго сложив за спиной свои крылышки. Ведь таинственное космическое яйцо уже разбито – по трепетным небесам растекается живительное тепло рассветного желтка. А вселенная раскручивает спираль бесконечности, бурлящей непредставимыми радужными энергиями и ослепительными взрывами старых солнц, превращающихся в новые звёзды.

Ей двадцать два. А это, слава богу, не двенадцать, беспощадно ломающих тебя бешеной энергией трансформации. И не пятнадцать, когда ты стесняешься всего – своего нового изменённого тела, пытливо-жадных взглядов мальчиков, змеиного шипения стареющих женщин, с бессильной злостью вспоминающих собственную юность.
Нет, двадцать два – это, если подумать, самый лучший возраст, когда уверенность в неисчерпаемости чудес мира всё ещё почти равна твоему оглушительному ощущению личного бессмертия. И боль трансформации уже далеко, уже позабыта. А все логарифмические задачки, нудные книжки, экзамены, – когда в голове, как в воздушном шарике, только солнце и небо, – позади. У неё совсем взрослая жизнь: работа, ядовитые шепотки обиженных её юностью женщин, липкое внимание мужчин, туфли, купленные на собственные деньги, – правда, уже не проспишь две первые пары подряд.

А как пахнет весной в двадцать два – даже зубы сводит! А какая тонкая кожа натянута на барабаны луж! И уже не имея сил сдерживаться, она обтягивает гладкими прозрачными чулками уставшие от зимы и джинсов ноги и торопливо идёт по весёлым осколкам весенних желаний – острых, как сквозняки, горячих и сладких, как утренний кофе, тихих, как поцелуй после секса. Солнце её голой шеи вызывающе пахнет мартом. А в её голове безостановочно бьёт и орёт весенняя кровь – что-то вроде шаманско-африканского «Там-там-там!». И глаза мужчин, которые на неё поневоле оглядываются, набухают чем-то тяжёлым и бесконечно искренним, что бывает только у готовящихся к воспроизводству деревьев, выпускающих свои первые клейкие листочки.
О, это удивительно хорошо! Такой свежий день, а на ней так прохладно извивающееся платье, и она с готовностью подставляет лицо дождю, который несётся к земле с яростно-унылой тоскою падшего ангела, побеждённого волей и силой единого бога – земным притяжением. А ей никто не нужен! Она просто идёт и идёт, играя длинным чёрным зонтиком в ледяных от дождя руках. Но кто-то из мужчин, случайно встреченных ею на улице, в кафе, в гостях, в гремящем над городом трамвае – это обязательно – делает попытку заговорить, познакомиться, назначить свидание. И если что-то особенное словно бы носится в воздухе – нечто вроде предчувствия, ожидания и пустоты, которой надо быть снова заполненной, она смеётся хриплым весенним смехом и не отводит счастливых глаз от ищущего мужского взгляда.

Хочешь поиграть? Давай поиграем. И они идут в парк, в кино, домой к её подруге, и целуются у каждого фонаря, стоящего стойким одноногим солдатиком в бледном мареве жёлтого света. Дождь кончился, но холодная мокрая взвесь ещё висит и поблескивает в воздухе, и от этого всё кажется туманным, призрачным, лишенным объёма реальности – будто вечерний город затопила многотонная толща воды.
И ничего не осталось. Кроме этих фонарей, расплывающихся сырыми сгустками темноты, и этих трогательных беспомощных поцелуев – тоже мокрых, холодных и нереальных. И даже её слова вдруг становятся тихими и глухими, точно она их произносит на самом дне бесконечно глубокого океана.

Она засыпает в слезах. А просыпается от солнца. Дождь кончился, но ничего не изменилось! Внутри неё он по-прежнему падал с небес, подчиняясь беспощадному торжеству гравитации. И уже понимая всё это, она продолжает безбожно врать. Тому, кто делит с ней тоску ненужных поцелуев и бледный свет одноногих фонарей, и холодные сырые сумерки, в которых расплываются низкие мерцающие звёзды. Она говорит ему, что завтра они опять встретятся, точно зная, что этого «завтра» для них никогда не наступит. Потому что ей и так хорошо. Потому что она врёт даже самой себе, что ей и так хорошо.
А когда неожиданно, но ожидаемо заканчивался очередной роман, она меняла его на новый, как змея кожу: выползая из старых, ставших практически бесцветными, сухих и ломких воспоминаний – гладкой, блестящей, прекрасной и безжалостной, готовой переварить ещё одного тёплого кролика. Нет, её лицо не поднимало в поход тысячу кораблей – она и сама не считала себя красавицей. Но новый кролик являлся тут как тут! И всё-таки она любила одиночество – особенно, когда шёл дождь.

Тогда двор из её окна, обтянутого снаружи осязаемо плотной плёнкой воды, становился похожим на размытый кадр из чёрно-белого французского кино, где все молоды, красивы, влюблены и где главные герои обязательно хоть разочек бегут по улице, смеясь и прячась под шербургскими зонтиками. И она могла часами сидеть на холодном подоконнике, бесцельно уткнувшись носом в серебряное – даже не стекло, а какое-то нежно пульсирующее сияние.
Ничего не хотелось, и холодильник был пуст. В такие дни она питалась исключительно дождём – на завтрак, обед и ужин. А лучше и не придумаешь! Не надо красить лицо и надевать прожигающие плоть адовы стринги, не надо говорить тщательно заготовленную ложь и слушать в ответ то же самое, не надо изображать страсть до, во время и после занятий любовью, не надо любить, не надо страдать, когда тебя или ты разлюбила. Ничего не надо! Можно просто сидеть на подоконнике, пока не захочется спать.


Разве теперь вспомнишь, кто затащил её на ту дурацкую вечеринку? Было много мешанины музыки и шумных «хороших» знакомых. Но, перецеловав со всеми воздух у натянутых фальшивыми улыбками щёк, она наконец-то спряталась за розовыми облачками маргариты, которые уже начали приятное сладкое кружение в её голове. Так что в целом стало неплохо.
Мимо её убежища напряжённо фланировали находившиеся в поиске приятельницы, расценивающие появление любой молодой мужской особи, как упавший на корриде флаг. В общем, раздувая ноздри и бия копытами, дамы тут же рвались в бой. Помнится, она сочувственно взглянула на симпатичного незнакомца, будто не замечающего, что он уже давно в самом центре беспощадного женского шторма, и вдруг поняла, что тот не сводит с неё нетерпеливых сияющих глаз.

Немного поёрзала, но это не помогло. И тут временно выпущенная на свободу подруга, отрывавшаяся на вечеринке без мужа, вытащила её на танцпол. Она на автомате отшила какого-то придурка, с пьяным энтузиазмом танцевавшего на её ногах, и поискала взглядом странного парнишку – а он смотрит! Тогда она позорно сбежала к бару, где выпила ещё одну маргариту, задумчиво погладила пальцами тонкую стеклянную ножку опустевшего бокала и направилась прямиком к интересному незнакомцу. Как ни крути, а симпатяга-кролик сам был во всём виноват.
А ведь он ей с самого начала ну ничуточки не понравился! Конечно, не каждый день на жизненном пути молодых рыжеволосых женщин попадаются такие славные экземпляры (высокий, широкоплечий, голубоглазый, да что душой кривить – настоящий красавчик). И, увы, далеко не всегда они вот так сразу на неё западают – нет, приходится прямо из кожи вон лезть, чтоб заметили, оценили, начали боевые действия, а этот, как увидел, с первой же дозы подсел, глазищами своими нереальными пожирает, покорно трусит смешивать коктейли. Только было во всём этом что-то неестественное и даже пугающее, так что в голову упорно лезли мысли о маньяках.

В конце концов, ни капли не мучаясь угрызениями совести, она послала бедолагу ловить такси, а сама спокойненько укатила с замужней подругой, которой оставалось совсем чуть-чуть до окончательного превращения в очень пьяную тыкву. Но уже утром решительно призадумалась, а чего она тут вдруг разбрасывается? Секса у неё, если посчитать, уже несколько месяцев как не было, принцев на горизонте тоже что-то не видать. В общем, достала из дико крошечной и неудобной, но умереть, какой красивой сумочки смятую бумажку, на которой вчерашний голубоглазый маньяк успел-таки нацарапать свой телефончик, да и позвонила.
Трубку взяла его мама (Боже мой, как трогательно), мигом позвала сыночка, и тут возник его голос – заикающийся от волнения и безумно счастливый. Если честно, такого оглушительного эффекта от своего звонка она даже не ожидала, так что её самолюбие было приятно ошеломлено. Она пригласила странного парня на свидание, на которое благополучно опоздала на три часа. Забыла! Засиделась в кафе с приятельницей, выслушивая, какая же сволочь её очередной любовник, и, что было уже куда интереснее, обсуждая, какие стервы все остальные их приятельницы.

К памятнику Пушкину она завернула просто для очистки совести (ну какой идиот будет ждать три часа?). А он там стоит – несчастный, бледный, увидел её, просто расцвёл. Они немножко погуляли по ночным улицам. Потом выпили пива на мокрой от весеннего дождя скамейке (тут уж, как говорится, выбирай – либо молодость, красота и пиво, либо дорогие рестораны со старым козлом). Ну и пошли к нему – правда, не домой, а в мастерскую.
Надо же, и правда, бедный художник! А главное – это даже не он предложил, а она сама почти напросилась, сказав, что замёрзла и до смерти хочет чая. И они, натурально, пили чай. А он к ней даже прикоснуться боялся, смотрел, как на какую-то богиню.

Так и стали встречаться. Она звонила, он заикался, шли к нему, он сиял своими голубыми глазищами – и всё. Через месяц его огромная мастерская – днём в ней было чересчур пусто, а ночью вообще жутковато – от пола до высоченного потолка была сплошь завешана её портретами. Она в красном, она в голубом, она спящая, она грустящая, четыре сотни её портретов как бы вопрошали оригинал: «А поцеловать-то тебя он хоть попытался?».
Сбитая с толку, она стала аккуратно прощупывать почву. А не болел ли чем-нибудь ужасным её красавчик-ухажёр, не травмировался ли милый, не является ли утонченным садистом (это ж надо, так мучить девушку). Сообразив, к чему она клонит, парень подвел её к огромному зеркалу: «Посмотри, как ты прекрасна. Ты, как музыка, как небо. Я и дышать-то не тебя не смею! Если бы я умел молиться, я бы, глядя, как ты ступаешь по этому полу, молился». Разумеется, после таких слов она порозовела от удовольствия даже внутри.

И вот однажды, вытащив шампанское с балкона (холодильника у бедняги не было), а из кармана дубликат ключей от своей мастерской, он очень робко произнёс: «Согласишься ли ты познакомиться с моей мамой?». Она, разумеется, благосклонно согласилась (и ключики тоже взяла).
Мама оказалась славной, в шёлковом халатике-кимоно, который её молодил. Они сидели на кухне, ели яичницу с тостами и курили. И мама рассказывала, какой у неё чудесный мальчик и как ему не везло с девушками, а сама ласково, но остро заглядывала ей в лицо, будто предупреждая: не подведи, дорогая.

Дело явно шло к свадьбе. Неужели совсем скоро, затормозив с кем-нибудь из знакомых, она будет небрежно ронять фразу: «Ну я побежала, а то мой с минуты на минуту домой придёт»? Или жаловаться замужней подруге: «Представляешь, он, где сядет, там носки и бросит, а я их потом по всей квартире собираю». Она просто не верила собственному счастью!
Правда, секса в отношениях жениха и невесты по-прежнему не было. А вот поцелуй случился – один, но какой! У неё аж голова поплыла, так что по поводу будущего она строила самые радужные планы. А он, глупый, после этого нереального поцелуя вдруг ужасно расстроился и прямо отскочил от неё, будто боясь потерять над собой контроль. Вроде бы такая современная мама (красится, курит, кофе в турке варит), а сын – ретроград какой-то, обломок мрачной эпохи, когда до свадьбы молодые и понятия не имели, где у них что находится.

Как-то по дороге заскочила она в мастерскую – взять забытую накануне, во время позирования для 789-го портрета, штучку из нежного нижнего гардероба (позвонить не подумала). Увидела его. Он стоял перед зеркалом (тем самым) – и абсолютно голый!
Можно было бы, конечно, предположить, что парень настраивается перед первой брачной ночью. Да и посмотреть было на что – высокий, широкоплечий, торс, как у юного бога (и всё остальное тоже). Вот только счастливый жених был абсолютно лилового цвета, а за широкими плечами – острые фиолетовые крылья.

На звук открывшейся двери он растерянно обернулся – и в ту же секунду она выскочила на улицу, будто ошпаренная. «Ну почему меня совсем не удивляет, что это произошло именно со мной?» – горько усмехнулась рыжая и весёлая (да просто обхохочешься) девушка.
Только под утро она смогла забыться мучающим сном, в котором он безостановочно мелькал то с крыльями, то без, а один раз мимо пролетела его не на шутку раздражённая мама в шёлковом халатике-кимоно. В общем, бред.

А ведь он ей так и не позвонил, чтобы объяснить, что же это было, если это вообще возможно было объяснить! Однажды она даже решилась сама набрать его номер – конечно, предварительно изрядно нагрузившись для храбрости любимой маргаритой. Но в трубке, которая изначально посылала обнадеживающе и одновременно пугающе длинные гудки, вдруг повисла метафизическая тишина, наполненная тоскливым потусторонним гулом, как со дна океана, а потом её телефон также неожиданно взорвался дождевым перестуком отчаянных коротких гудков. Она подумала, что связь опять глючит, и нажала повтор, но абонент уже находился вне доступа сети.
Он просто исчез из её жизни – и всё. Правда, иногда всё-таки снился. А она страшно переживала из-за нелепости этого внезапного разрыва этого странного романа. Вроде бы от кожи старой любви её избавил неспешный осенний дождь, но она всё никак не могла обрасти весенне-сияющей кожицей новой. И ещё очень долго ощущала себя звонко-пустой, беззащитной, дезориентированной, будто размагниченная безделушка, постоянно падающая с дверцы холодильника.


Они встретились случайно в мае – спустя лет пять – на выставке молодого фотохудожника, куда она забежала мимоходом, чтобы укрыться от проливного дождя. Было многолюдно, и белый шум, безостановочно издаваемый движущимися, переговаривающимися и сталкивающимися человеческими телами, немного ей мешал. Она неторопливо (дождь и не думал кончаться) и почти заинтересованно бродила мимо огромных чёрно-белых фотографий с искусственно размытыми отпечатками чужих жизней. И набрела на него.
А он очень изменился – не столько внешне, сколько внутренне. Стал каким-то сытым. Даже брюшко появилось. И равнодушный вальяжный взгляд – сквозь модные очки.

«Ты меня не узнал?» – она была истинным воплощением безграничной радости от неожиданной встречи двух старых друзей, которые, увы, давно потеряли друг друга из вида. Но, как оказалось, он стал абсолютно непробиваемым для её вопиющей приветливости, которая многих ввела бы в искушение рассказать «старому другу», как минимум, историю всей своей жизни. Равнодушно подняв на неё красивые голубые глаза, которые когда-то были такими пугающе нежными, он спокойно сказал: «Отчего же? Узнал. Как дела?».
«Прекрасно! Замечательно. А как ты? Где ты сейчас? Всё еще рисуешь? Как твоя мама?» – бодро заторопилась она. Он немного помедлил с ответом – не оттого, что решил его обдумать, а скорее по устоявшейся привычке к вальяжно-самоуверенной медлительности: «У неё всё в порядке. Спасибо, – и, достав из портмоне стильную визитку, протянул ей, – Обращайся, если что. Приятно было повидаться. Извини, дела».

«А это разумно, – думает она, оставшись в одиночестве, – И честно говоря, я всегда подозревала, что все психотерапевты – инкубы. Но он мог хотя бы предложить меня подвезти – дождь-то вон как хлещет, зараза! Всё-таки правильно, что я тогда сбежала от этого самовлюблённого маминого сыночка».
Она разгневанно выходит на улицу, а там бесповоротное всеобщее цветение, от которого вообще не продохнуть. Оно только острее от обрушившегося на землю ливня-мая, весело взрывающегося тёплыми розовыми молниями. Но её сердце почему-то сжимается в ледяной комочек беспомощной боли – наверное, это из-за мокрого горя яблонь, снова плачущих белоснежными слезами.


Но всё это происходит уже потом, когда столько воды утекло! А тогда – сразу после ошарашенного бегства из его мастерской – ей хотелось поскорее заполнить образовавшуюся в сердце пустоту, поэтому она сутками напролёт сидела то на сайтах по эзотерике, то в соцсетях и перекрасила волосы в полыхающий пламенем цвет. Со временем ей стало значительно легче, хотя ещё долго она была будто разделена на несколько частей, которые чувствовали диаметрально противоположные вещи.
«Да ты сумасшедшая, – с громогласным ужасом заявляла одна из них, – Он же инкуб, питается энергией, выделяемой женщинами во время сексуальных актов!». Другая, алея, точно бахчисарайская роза, робко возражала, что у них и в помине не было никаких сексуальных актов. А третья, с недоумевающим вниманием взирая на обеих – так смотрят на коктейльную вишенку, вытащенную из молочного супа, – наконец выдала авторитетное заключение: «А это, дорогие мои, ещё хуже. Значит, бедняжка инкуб в нас просто влюбился. А вы знаете, что бывает с хорошими девочками, в которых влюбляются плохие мальчики?».

Это было страшно даже представить. И поэтому она, решительно собравшись, начинает жить дальше – без него. В это время она часто ходит по улицам – слушает дождь. Пробует и бросает курить. И испытывает к тому, кого надо забыть, нет, не любовь, а нежность, что гораздо больнее. А октябрь бесстыдно раздевает деревья, растворяя почерневшее сентябрьское золото в едкой кислоте уныло-бескрайних луж, уже к утру обтянутых хрусткой кожицей льда. И вот – ноябрь.
Бестолково на сердце: мокрый ветер и снег, на лету превратившийся в дождь, зябнут пальцы и ноют коленки, но ещё что-то дышит на небе сквозь сырую осеннюю дрожь. Город – губка, сосущая серую слякоть, свет сквозь шторы и нежности ложь. И во всём этом столько привычной безысходности, что она чувствует себя оставленной дома собакой. Двери гулко хлопнули, а она – морду на лапы! То ли спит, то ли ждёт – не поймёшь. Ей тоскливо, ей хочется плакать и вдыхать летящий с неба запах – мокрого, грустного, бестолкового снега, становящегося дождём, не долетев до земли.

Неуловимое выражение наступающей зимы, чью неотвратимость ни с чем не спутаешь: продуваемые ноябрём безлюдные аллеи и мягкий белый снег на ярко-зелёной траве, от вида которой почему-то становится невыносимо грустно. Чашкой кофе от этого не спастись – острое чувство потери, как промозглый холод, пробирает её до костей. Это странное хрупкое время – между осенью и зимой, и все лужи сморщились от сырого ноябрьского ветра, а потом застыли (может, до весны, а может, и навеки). И она тоже застывает, будто чего-то ждёт: на границе времён, как на границе миров, – храбро вздёрнув свой мокрый нос и вглядываясь вверх так пристально, точно там кто-то есть. Наступают ранние ветреные сумерки, так что низкое небо становится невидимым. Только слышно, как на землю неумолимо ложится снег.

(Окончание следует)

 Отправлено: 02.03.18 19:24. Заголовок: (Окончание) 2 Леда ..

(Окончание)

2
Леда без лебедя. Выжить удалось только кошке. Как в фильмах Хичкока


Незаметно проходит целая жизнь – десять лет. Ужас! Она уже на два года старше булгаковской Маргариты. Но пусть в летящем сквозь солнце трамвае кто-нибудь рискнул бы сказать: «Женщина, вы выходите?». Убила бы – и до утра слезами в подушку. Она ведь уже поняла, что чем старше становишься – тем дальше и отчаяннее отодвигаешь пугающую границу времени, на которой исчезает твоя собственная юность. Только этот нелепый, страшный, пустячный тридцатидвухлетний отрезок ничего не значит, правда? Если сравнивать, например, с возрастом Земли. Уже четыре с половиной миллиарда лет та тоскливо тянется к обжигающему солнечному жару, принимая его за любовь или хотя бы нежность (то успокаиваясь, то снова словно разлетаясь на горькие куски). А может это и есть бессмертие – когда-нибудь стать частью Солнца, а с Солнцем – новыми звёздами, а потом и чёрной дырой, откуда уже видно новорожденную вселенную?


Однажды она возвращается домой – с пастой и мороженым шпинатом для себя и разрекламированным пакетиком корма для кошки. А на облупленных качелях в снежном колодце декабрьского двора сидит её двенадцатилетняя племянница, разумеется, не выпуская из рук телефон. «А ты разве не должна быть дома и готовить уроки?» – спрашивает она с той интонацией озабоченной нежности, которая в результате многолетней практики вырабатывается у всех взрослых женщин. «Ой, только не начинай, – девочка щурит выглядывающий из-под длинной чёлки глаз, – Лучше накорми голодного ребёнка! А маме я сказала, что приготовлюсь у тебя к алгебре».
Ну что тут поделаешь? Произведя тщательный аудит холодильника, она обнаруживает там только яйца, из которых и жарит яичницу, а ещё варит пасту и размораживает шпинат в кипящем на сковороде оливковом масле. Племянница тоже заглядывает в её пустой холодильник и, хитро щурясь, крутит концы своих пушистых хвостов, заколотых смешными розовыми котятами: «А где котлеты? А где борщ? Вижу, что нет! Из чего мы делаем печальный вывод, что от нашей Елены Прекрасной, увы, упорхнул так и не давший себя окольцевать лебедь».

Это немножко больно – ведь ей уже тридцать два. И она делает взрослое осуждающе-строгое лицо: «Ну, во-первых, лебедь – это Зевс, и тогда уж не Елена Прекрасная, а Леда, из яйца которой и вылупилась спартанско-троянская красавица-царица, чьё лицо подняло в военный поход тысячу кораблей. И чему это вас в ваших нынешних школах учат?». Девочка смущённо хмыкает: «Да, знаю я, знаю! Парис, яблоко раздора, Елена, Менелай, Троя… Может, не надо всей этой нудятины, а?».
После телефонного разговора с сестрой она оставляет племянницу у себя. Кормит, помогает с алгеброй, стелет на диване свежее бельё. И уже слыша спокойное дыхание девочки (та сладко спит на мягком пушистом мишке вперемешку с вызывающе храпящей предательницей-кошкой), она ворочается на одиноком ложе (без лебедя!) и всё никак не может заснуть.

Вспоминает, как недавно ходила с племянницей на «Юнону и «Авось» и снова, как в пятнадцать лет, всхлипывала, нежно наблюдая за страданиями уже почти родного графа. А когда появилась Казанская Божья Мать (её любимое место) и хрустально забралась тонким голосом в выси небесные, она привычно замерла. Всё было как положено. Он мучился. Она любила. Они прощались на рассвете, и, не мигая, слезились от ветра вишнёвые глаза. Что тут попишешь! У всех мужчин первым делом – самолёты, ну а девушки (даже юные и прекрасные, похожие на едва раскрывшиеся цветы белого шиповника) потом.
Удивительно, но в конце музыкального повествования граф с Кончитой не умерли, а, обнявшись, удалились за сцену! Все пели знаменитое «Аллилуйя любви». А там, глядишь, и дети пойдут. В общем, жили они долго и счастливо. Кто? Вступившие в законные брак Юнона и Авось, конечно. Вот только в таком свете были необъяснимы душевные терзания жениха. Ведь всеобщее счастье наступило! О чём же мучиться? Может, парень просто попал под сокращение? Или ипотечный кредит не может выплатить?

А с утра пораньше, сразу же после душа, движимая неумолимым тётиным инстинктом, она жарит оладьи из вчерашнего кефира для розовой ото сна и детства двенадцатилетней девочки, которой за ночь удалось сбить в бесформенный комок её любимое одеяло из верблюжьей шерсти (не путать с лебединым пухом!). И растерянно улыбается – в двенадцать лет ей тоже всё время было жарко, а теперь она будто постепенно погружается в первобытную мерзлоту, чтобы рано или поздно превратиться в сероватый кусок тяжёлого твёрдого льда.
Она решительно тянет из-под племянницы пахнущий тёплыми снами комок одеяла: «Ну-ка, соня, живо поднимайся – в ванную и завтракать! Мне тебя ещё в школу подвозить!». Та лениво открывает сонный глаз (тот, что не под чёлкой) и изрекает фразу, которую в подобной ситуации всегда говорят подростки, независимо от страны и эпохи проживания: «Ну дайте человеку хоть немного поспать!».

Но она уже засовывает в стеллаж бельё, прихлёбывает горячий кофе, красит глаза и пытается вернуть складки на скомканную юбку шестиклассницы (разумеется, одновременно). И девочке не остаётся ничего другого, как выразить свой извечный подростковый протест получасовым хлюпаньем в душе и умопомрачительно медленным ковырянием безнадёжно остывшего оладья. Впрочем, она, не так уж давно, если сравнивать с эволюцией видов и историей человечества, переживавшая собственное двенадцатилетие, специально подняла племянницу на час пораньше, чтобы та смогла спокойно опротестовать это возмутительное действие.
Пожилой таксист, который отвозит её на работу (с остановкой у школы), как обычно, утомительно разговорчив. Если б можно было брать с таксистов деньги за ненужную тебе информацию и банальнейшие сентенции, то она бы не только ездила по городу бесплатно, но ещё и неплохо подрабатывала. Но, увы, от степени скуки, которую ежедневно испытываешь в такси, стоимость проезда ничуть не меняется. Она просто пропускает всю эту лапшу через мясорубку начинающегося дня и целеустремлённо погружается в обычные офисные дрязги – немножко сплетничает с директорской секретаршей, сдаёт начальнице отчёт, перекрашивает глаза и выходит на крылечко. В невозможно-акварельные декабрьские небеса.


В этом декабре, весёлом и снежном, с блестящими глазами заплаканных звёзд, она словно старую тетрадку разрывает роман, который красиво, как в книжке, начала писать в мокром марте. Когда шла с жёлтыми тревожными первоцветами в руках, прижимая их к своему новому чёрному плащу, никуда не торопясь, чтобы мужчина, который шёл за ней, наверное, уже полчаса, всё ещё продолжал за ней идти.
А тогда так смешно получилось! Она набирала чей-то номер по какому-то пустяку, уже и не помнит, а может, хотела позвонить очередному кавалеру, который ей преподнёс очередного мишку-страшилку, но в это время что-то такое невероятное соединилось во вселенной – ей ответил неимоверно грустный и бесконечно уставший мужской голос. Нет, совсем не тот, шепчущий обычные кроличьи вещи, – голос в телефонной трубке явно принадлежал требовательно-одинокому и уже давно привыкшему тосковать существу, подобному ей самой! И она просто не смогла не откликнуться на этот случайный призыв!

Вопреки собственным наивно исполняемым правилам, она назначила телефонному голосу свидание, а тот удивительно легко (мужчина!) на него согласился. На прощание она сказала, что будет вся в чёрном и в чёрных кружевных перчатках, а в них – жёлтые цветы. Ну это чтобы было легче её узнать. А он сказал, что обязательно узнает. И всё-таки, несмотря на это легкомысленное обещание, он долго и неуверенно плёлся тогда вслед за ней, купившей, вот ведь повезло, в цветочном киоске недалеко от офиса невозможные фиолетово-лимонные ранние ирисы. То ли боялся обознаться. То ли для случайного телефонного знакомства она выглядела чересчур шикарно. Так что ей пришлось самой тормознуть и спросить – глаза в глаза – может, он что-то имеет против ирисов данной расцветки?
Симпатично смутившись и удерживая взгляд где-то на уровне третьей пуговицы сверху её развевающегося чёрного плаща, он пробормотал, что жёлтый цвет почему-то всегда его отвратительно тревожит. А она удивлённо рассмеялась и бросила в ближайшую урну свои распрекрасные печальные весенние ирисы, взяв нелепого ухажёра под руку. Они шли и говорили обо всём на свете, а вечер тянулся бесконечно, точно патока. Тот вечер был мягкий, обволакивающий, полный самых сладких предвкушений. А когда он наконец-то закончился, они очутились в её однокомнатной квартирке и как-то очень естественно стали любовниками.

Он читал ей отрывки из своего неоконченного романа и рассказывал про свою жену, которая его никогда не понимала. А она искренне верила, что он станет мировой литературной знаменитостью, разведётся с женой и женится на ней, и они станут жить в доме с венецианским окном и вьющимся виноградом, поднимающемся к самой крыше.
За окнами сплошной серебряной стеной стоял дождь, и они пили красное вино прямо из бумажного пакета, слушая джаз из пожелтевших от времени и пыли старых конвертов. И это было удивительно хорошо и правильно.

Так прошло десять месяцев. Каждый вечер – одно и то же. Но однажды в декабрьскую пятницу, самый скучный день недели, когда так и тянет распнуть ни в чём не повинного Бога или хотя бы что-нибудь разбить (может, любовь), она решается на серьёзный разговор с любовником-романистом, который все эти месяцы продолжает писать бессмертный шедевр и ежевечерне возвращаться к жене. А тот, как обычно, лениво развалился перед телевизором – включил новости. Он что сюда телевизор приходит смотреть? И тут она взрывается!
«Ты меня не понимаешь, – аккуратно плачет она сквозь накрашенные удлиняющей тушью ресницы, – У тебя есть всё! У тебя есть твоя работа. У тебя есть твой преферанс с твоими друзьями. У тебя есть твоя больная печень. Твоя жена каждый день готовит твои паровые куриные котлетки! Ты часами глубокомысленно рассуждаешь с этим твоим Латунским о вашей мужской ерунде – футболе, машинах, рыбной ловле! А я… Я отдала тебе свои лучшие вечера! И что же я получила? Я так одинока. Мы никуда не ходим. На пресс-конференции ты берёшь свою крашенную стерву-секретаршу. Думаешь, я не знаю, что у тебя с ней?! В гости ты ходишь со своей бесцветной жёнушкой, которая якобы умеет поддержать разговор. Так и вижу, как она, бедняжка, лицемерно улыбается и сюсюкает, да, сюсюкает, с толстыми супругами твоих друзей. А ведь я ещё красивая женщина. Мне хочется блеска. А я сижу тут в положении какой-то сексуальной рабыни и жду твоего звонка. Я устала, понимаешь, неописуемо устала от всего этого!».

«Ну, если ты так ставишь вопрос», – обиделся непризнанный литературный гений. И забрал свою бритву. И хлопнул дверью – прямо в душу тридцатидвухлетней любительницы тревожно-жёлтых ирисов. Естественно, что в эту дверь – в сопровождении дикого кошачьего вопля – тут же полетело всё, что имело неосторожность оказаться у неё под рукой.
А в итоге ей пришлось собирать пылесосом искрошенный до полной неопознаваемости набор из следующих предметов: хрустальная ваза (1 шт., куплена на распродаже), бокалы для вина (2 шт., китайская дешёвка, подаренная подругой, ещё четыре осталось), кофейная чашечка (Господи, такая была милая!), роман в мягкой обложке (про пятого римского прокуратора Иудеи), персиковая роза (1 шт., хоть бы раз, сволочь, принёс букет!), пульт от телевизора (ну и чёрт с ним), тарелка с недоеденным супом-пюре из тыквы и сельдерея (для этого гада старалась!). И кошка.

Выжить удалось только кошке. У них, говорят, девять жизней – так вот, как минимум, три из них бедная киска потратила, пытаясь самостоятельно отскребстись от двери, дабы избежать малоприятной судьбы оказаться внутри пылесоса. А закончив незапланированную уборку, она принялась безутешно рыдать. И до утра предавалась этому сладчайшему для истинных ценительниц занятию. Понятно, что потом она абсолютно безнравственно отсыпалась целую субботу. Выскочила из своего терапевтического сна и сразу, как дура, бросилась к телефону. А он не звонил!
В воскресенье, убитая горем, утратившая смысл жизни, красивая и одинокая, она нарисовала себе новые глаза и губы и надела короткие брючки на бёдрах, впивающиеся в задницу, и полупрозрачную розовую блузку. И пошла бросаться под поезд – как Анна Каренина. Полчаса стояла на железнодорожном мосту! И представляла, как лежит на шпалах, разорванная на куски, а кругом мозги и кровь. Только лицо не повреждено – нежное, прекрасное, успокоившееся. Позвонила ему сама, но абонент был временно недоступен. Набрала замужнюю подругу, проговорив с ней наверно часа два. За это время вернулась домой и выпила литр кофе. Позвонила нескольким приятельницам. И все сказали, что он сволочь. Вздохнув, села за компьютер и добавила новую запись в свой блог. А потом в порыве экзистенциального отчаяния накатала жалобу в небесную канцелярию на имя Главного.

И уже в понедельник ей пришёл ответ! Мол, сейчас во вселенной временные серьёзные трудности с регулярными поставками на брачный рынок необходимого количества кондиционных мужчин. А по уже используемым постоянно поступают рекламации. Однако в ближайшем будущем будет сделано всё возможное, чтобы переломить эту негативную ситуацию. Так, составлен список безотлагательных мер, который в данный момент начал проходить согласование. И т.д. и т.п. Ну сами знаете. А в конце приписка: «Ваша жалоба спущена в нижестоящий орган на рассмотрение структуры, непосредственно курирующей сферу брака на Земле». Чёртовы бюрократы! Сидят в своих эмпиреях, режутся в танчики и ведь пером об перо не ударят.
А во вторник в её входящих оказалось письмо – сами понимаете откуда: «В виду большой загруженности матримониального отдела, рассмотрение Вашего вопроса внесено в график неотложных мероприятий на ближайшее тысячелетие. С уважением и наилучшими пожеланиями!». И тут же запищал мобильник – это пришла эсэмэска с улыбающимся рогато-хвостатым смайликом: «Пожалуйста, оцените нашу работу по шкале от 0 до 5. Ваше мнение важно для нас!». Ну разве не сволочи?!

В среду она нечаянно встретила Латунского. Он ловил машину, а она ехала в такси и, увидев заклятого друга своего бывшего, попросила водителя притормозить. Как же они напились! Всё-таки милый парень этот Латунский. Он так старался её утешить – повёз к себе домой, учил правильно пить текилу (бутылка ушла махом), терпеливо выслушивал пьяные откровения, делал расслабляющий массаж кубиками льда. А когда понял, что ему всё равно ничего не обломится, потрепал девушку за голое плечо и с печалью вздохнул: «Подруга, очень тебе советую – сходи-ка ты к психотерапевту. Жёны друзей рассказывали, что современная психотерапия творит чудеса».
И, представляете, порывшись на тумбочке у кровати, он находит нечаянно забытую одной из этих жён визитку, которую она тут же смутно вспоминает! Такую стильную, красивую, холодную – как и те голубые глаза сквозь модные очки, которые когда-то, а это было, Боже мой, целую вечность назад, смотрели на неё, как на богиню. И хотя даже после обеда в четверг голова у неё просто взрывается, она, непонятно почему волнуясь, набирает указанный там номер.

А оказавшись в пятницу вечером в чёрно-белой холодной приёмной, сразу же успокаивается. Она расслабленно попивает вкусный кофеёк, принесённый высокопрофессионально улыбающейся длинноногой девицей, которую, как только увидела, тут же мысленно окрестила Геллочкой. И с понятным женским энтузиазмом разглядывает Геллочкины мини-юбку и кричащий шёлковый шарфик, предусмотрительно закрывающий нежную девичью шейку от взоров чересчур начитанных посетительниц.
Среди всех этих уютных кожаных кресел и удобных шкафов-купе под чёрное дерево, ультрасовременно пустых картин и безжизненных идеальных растений, и правда, ужасающе спокойно и тихо, точно в самом сердце ледяного ада. Но тут двери неслышно открываются, запуская её в кабинет, где она удобно устраивается на кушетке и как ни в чём не бывало начинает рассказывать вальяжному очкарику о своём невероятно сложном внутреннем мире. Да и был ли в её жизни этот странный роман с этим странным мальчиком, бывшим художником, оказавшимся инкубом и ставшим психотерапевтом? Да это бред!


С тех пор она каждую пятницу, обычно под вечер, пьёт очень даже неплохой кофе, сваренный полуголой красавицей-секретаршей, которая меняет свои неисчислимые безвкусные шарфики, будто безумный фокусник в аттракционе для сумасшедших. А потом абсолютно беззвучно, точно в фильмах чёрно-белого Хичкока (и с такой же пугающей неожиданностью), открываются двери в преисподнюю. И уже в следующем кадре она умиротворённо лежит под метафизически-клетчатым пледом в ледяной тьме стильного кожаного кабинета – и без всякого сожаления отдаёт упитанному инкубу свою энергию.
Она чувствует себя этаким приятно опустошённым заиндевевшим мусорным баком, который вытряхивает, чтобы переработать, высокотехнологичное лязгающее чудище какой-нибудь весёленькой ядовито-зелёной раскраски с надписью типа «Сороежка». Оно похоже на гигантского монстра-кузнечика с крошечными передними лапками, наилучшим образом приспособленными, чтобы поднимать и переворачивать внутрь вот такие переполненные глупыми надеждами на любовь и замёрзшие на пронизывающем зимнем ветру одиночества мусорные баки женских сердец.

Как ни странно, но после каждого нового сеанса она ощущает себя всё более живой и реальной. Она даже спит теперь, как младенец, чей мозг пока ещё не имеет достаточно впечатлений для печальной и скучной ночной возни по поводу их осмысления. Следующий кадр: как-то мимоходом она встречает того самого романиста, из-за которого безвозвратно погибли прекрасные мартовские ирисы и десять месяцев её жизни (и чуть не погибла кошка!). И они идут в её любимый ресторанчик, чтобы выпить маргариту.
Он, какой-то обрюзгший, полысевший, мятый и несчастный, жалуется, что его книгу не издают, что его жена изменила ему с подлецом Латунским, что его врач выписывает ему таблетки, которые ну совсем не помогают, и что он очень скучает по их тихим вечерам с красным вином из бумажных пакетов и безумно-нежным сексом под старый джаз. А она лениво поднимает красиво подведённые глаза и говорит: «Извини, совсем забыла, но мне нужно бежать!». Вот и всё.

А ближе к полуночи утомлённый психотерапевт в модных очках и с солидным брюшком, уже ставшим заметным даже ему самому, отпускает Геллочку домой – вернее, тусить в «Шоколаде» (и почему это все молоденькие вампирши так любят ночные клубы?!). И с тихим вздохом, который полностью соответствует общей безрадостной финансовой обстановке, проверяет счета, подготовленные его ведущим двойную бухгалтерию и жизнь бухгалтером-оборотнем.
Закончив, он спускается на лифте в подземный гараж. И аккуратно, не нарушив ни единого правила и знака, едет к маме, чтобы снова съесть её вечную яичницу с тостами и, наверное, уже в триллионный раз услышать привычную сентенцию про внуков, до которых она, видимо, не доживёт. Но если немного потерпеть, то мама, как всегда, упокоится над очередным адски сентиментальным сериалом, на который подсела, бросив курить (явное замещение, если верить Фрейду, которого Лилит – так звали маму – на правах давней доброй знакомой и не только называла просто Шломо).

И тогда можно осторожно закрыться в своей комнате, чтобы достать с антресолей тяжёлую, точно первородный грех, чёрную тубу. И ещё раз прислушаться к звукам телевизора, страдающего за дверью. И, открыв старую тубу, нежно расправить смешные своею никому не нужной искренностью рисунки. Проходит час, второй, а он всё не сводит нетерпеливых сияющих глаз с прекрасной, как богиня, «девушки в голубом». А она навеки спит, запечатлённая – и этим запечатанная – наивным крылатым парнем, у которого однажды чуть не получилось променять бессмертие на любовь.

 Отправлено: 03.03.18 09:19. Заголовок: Фанфик по Булгакову?..

Фанфик по Булгакову? Не стала бы так говорить: все-таки фанфик - всегда любительство, а рассказ, как мне кажется, написан человеком со способностями и определенным писательским опытом. Думаю, автор - женщина.
И этот рассказ вызывает вопрос о соответствии теме (далее развивать тему не буду, см. комментарий к "Гоголю-моголю").
С первой же строчки рассказа чувствуешь особость языка, насыщенного (по мне - иногда перенасыщенного, но это уже из области "на вкус и цвет товарищей нет"). Языковая ткань рассказа очень яркая, плотная, окутывающая читателя пеленойзапахов, эмоций, ассоциаций. Иногда кажется, что автор чересчур увлекается образами и тем самым, удлиняя повествование, лишает его динамики. Не удивлюсь, если автор - поэт.
Сюжет рассказа интересен и "не затаскан" (это я о психотерапевте). Нужны ли были отсылки к Булгакову? Не знаю. Повторюсь, но мне в рассказе не хватило динамики.
Рассказ запоминается, хочется прочитать еще что-нибудь, написанное автором (и прозу, и поэзию, если я угадала про поэта:).

 Отправлено: 03.03.18 09:19. Заголовок: Фанфик по Булгакову?..

Почему-то комментарий отправился дважды, удалила:)

 Отправлено: 04.03.18 07:09. Заголовок: Апофеоз женской проз..

Апофеоз женской прозы. Много,много букв про чувства, эмоции, судьбу... В общем шампунь...этакое чувственное мыло высокого качества. Но по мне мыло оно и есть мыло. Меня не зацепило, потому как я не дама 22 или 32 лет. А вот этим которым 22 и 32 и даже 52 наверное понравится. Я буду за них рад.И не удивлюсь, если рассказ будет в финалистах. Шампунь высшей категории это вам не кирпичи ложить...т.е. класть...т.е. лепить!

 Отправлено: 04.03.18 17:18. Заголовок: Да, описаний много, ..

Да, описаний много, динамики маловато. Этакая красивая безделушка) И одновременно литературная шарада-перевёртыш (намёки на "Мастера и Маргариту"). Действительно всё с ног на голову. Маргарита - это не женщина, влюблённая в героя. А просто коктейль. А Мастер - вовсе не сочинитель неопубликованного романа. А инкуб, пишущий портреты девушки, в которую влюблён. Булгаков-Воланд даровал своему Мастеру бессмертие наедине с его любимой. А Мастер автора рассказа пытался избавиться от бессмертия, чтобы получить любовь.

 Отправлено: 25.03.18 10:53. Заголовок: Да, красиво... Если ..

Да, красиво... Если не сказать - красяво... "Красит губы предвкушаемыми поцелуями". Метафора... или метонимия... автор явный поэт. По крайней мере, стихотворение в прозе он создал. Дамский рассказ... Мужчинам не понять. Мужчины могут только восхищаться красотой слога, а вот особого смысла (для мужчины) как-то не получилось. Легенда, конечно, есть. Непонятная, но все же... Лиловый с крылышками?.. Ставший психотерапевтом? И ностальгирующий по временам художественной молодости?.. Ну, если женскую психологию нам автор вывернула наизнанку, то с мужской не справилась - увы! Но красиво, местами даже завораживающе... Хотя ни о чём!

 Отправлено: 27.03.18 14:41. Заголовок: Читалось хорошо ровн..

Читалось хорошо ровно до момента вечеринки. Была надежда на нечто большее, нечто романтичное, чем просто «женская проза». Не сложилось. Разочаровываться не буду, в конце концов – почему бы и нет? Кто сказал, что тут должны оправдываться мои ожидания.
Дальше поразило, как же за месяц целых четыре сотни портретов? Не понаслышке знаю, как работают художники и… ну, очень неправдоподобно, практически для любого литературного жанра, если это где-то не объясняется. Здесь не объяснилось.
Не понятно, как можно порозоветь от удовольствия внутри? И как такие сравнения могут сочетаться с теми интересными метафорами, что были на первых абзацах? Как будто два разных человека писали.
«Вроде бы такая современная мама (красится, курит, кофе в турке варит)» - вот тут, практически полностью разочаровался. Не понял, почему та кто красится, курит и варит кофе в турке равен современной маме?
Путаница во временах: то прошлое, то на соседнем абзаце – настоящее, но речь то про один и тот же случай! То опять всё меняется.
Затем опять наступают интересно поданные мысли. И опять как будто другой человек писал их.
Сюжета нет. Очень похоже, что автор, вылила (надеюсь не ошибся, признав в авторе – девушку) своих мыслей поток на бумагу, разбавила их Маргаритой в малых объёмах (сюрреализмом) и добавила главную героиню – как посредницу, чтобы отстраниться от себя (писала то автор про себя, как мне видится). В общем, неровный рассказ, то поднимающийся над землёй, как парашютик одуванчика, то падающий на прошлогодние листья.

 Отправлено: 31.03.18 07:21. Заголовок: Всегда любила женску..

Всегда любила женскую прозу, есть такой грешок . Но это не значит, что каждая вещь о дамских буднях и метаниях меня зацепит.
Данный вот рассказ - не зацепил. Слишком красиво. Вычурно, я бы сказала. "Переизбыток красоты убивает красоту". Цитата неточна, но смысл передаёт. Отсылки к Булгакову душу, конечно, греют, и взгляд под другим углом на положение Маргариты-любовницы мне близок - сама не раз при чтении задумывалась, так ли уж ей хорошо было в том подвальчике . Но чего-то то ли не хватило, то ли наоборот, слишком щедро насыпано оказалось...

 Отправлено: 01.04.18 21:13. Заголовок: Умеет автор писать, ..

Умеет автор писать, умеет. Читалось не без интереса и, да, мне нравится, иногда, под настроение просто насладится красотой слога. Да и с событийной канвой всё понятно. В, общем, изрядно написано... Кошку жалко, хоть у неё и девять жизней.

 Отправлено: 04.04.18 16:37. Заголовок: Хочу восстановить фи..

Хочу восстановить филологическую справедливость! Я не про "красяво", "шампунь" и "ни о чём" - тут Бог простит. Не очень-то красиво по отношению к сестре по перу. Ну что ж. По большому счёту мне фиолетово и даже с крылышками.

А вот Татьяне спасибо: да, динамики, наверное, не хватает. Хотя истории одна из другой выглядывают, как матрёшки. Но, похоже, для неокрепшего читателя слишком много описаний дождя и чувств. Каюсь: заносит. Однако какой тут фанфик, помилуйте, как можно было даже подумать, да и Михаил Афанасьевич тоже не особо при чём. Это просто инструмент: для широких мазков берём кисточку с щетиной, для прорисовки мелкую беличью.

Спасибо Коту Матроскину (мррр): да, с переизбытком красоты надо что-то делать, согласна. И поэтому разбавляю её ироничностью (видимо, недостаточно). Но далась же вам всем булгаковская Маргарита - это просто шарада, игра, перевёртыш, я специально всё предельно выпятила и даже прямо процитировала, чтобы вас позабавить.

Спасибо Дерсу - вот просто большое человеко-авторское спасибо! Хоть один не отругал за красоту слога) И, да, кошка выжила и прекрасно себя чувствовала, пока однажды не заболела и не умерла. Ну что поделаешь - никак без "Мастера и Маргариты": человек смертен, а главный фокус в том, что он внезапно смертен.

Единственный, кто меня зацепил пополемизировать: Сиор. Романтика?! Бррр. "Женская проза

Читалось хорошо ровно до момента вечеринки. Была надежда на нечто большее, нечто романтичное, чем просто «женская проза». Не сложилось. Разочаровываться не буду, в конце концов – почему бы и нет? Кто сказал, что тут должны оправдываться мои ожидания.
Дальше поразило, как же за месяц целых четыре сотни портретов? Не понаслышке знаю, как работают художники и… ну, очень неправдоподобно, практически для любого литературного жанра, если это где-то не объясняется. Здесь не объяснилось.
Не понятно, как можно порозоветь от удовольствия внутри? И как такие сравнения могут сочетаться с теми интересными метафорами, что были на первых абзацах? Как будто два разных человека писали.
«Вроде бы такая современная мама (красится, курит, кофе в турке варит)» - вот тут, практически полностью разочаровался. Не понял, почему та кто красится, курит и варит кофе в турке равен современной маме?
Путаница во временах: то прошлое, то на соседнем абзаце – настоящее, но речь то про один и тот же случай! То опять всё меняется.
Затем опять наступают интересно поданные мысли. И опять как будто другой человек писал их.
Сюжета нет. Очень похоже, что автор, вылила (надеюсь не ошибся, признав в авторе – девушку) своих мыслей поток на бумагу, разбавила их Маргаритой в малых объёмах (сюрреализмом) и добавила главную героиню – как посредницу, чтобы отстраниться от себя (писала то автор про себя, как мне видится). В общем, неровный рассказ, то поднимающийся над землёй, как парашютик одуванчика, то падающий на прошлогодние листья.

 Отправлено: 04.04.18 16:58. Заголовок: У меня тут произошёл..

У меня тут произошёл странный сбой. Продолжаю от Автора - Сиору. Романтичная женская проза - у меня от такой зубы сводит. Поэтому не могу без иронии. Хотя такие перепады - про то вверх, то вниз точно подмечено - наверно тяжело воспринимаются. Но только вверх или только вниз я не могу - да и в жизни так не получается. И, кстати, смешение высокого и низкого - в литературе не новость. Про 400 портретов за месяц объяснено - он же инкуб. Розоветь внутри можно и даже нужно - Вы попробуйте, а вдруг понравится? Про маму вообще не поняла: почему такое беспощадное разочарование (фраза вполне в рамках стиля истории с несостоявшейся свадьбой). Вот совсем-совсем не простите - даже за звук времени и змеиную кожу романов?! Жаль. Время меняю, когда на чём-то хочу акцентировать внимание. Про два разных человека писали и неровность - точно не согласна. Плачу я или смеюсь - я всегда пытаюсь добиться идеального звучания. Да, кусочки разные - дождь, жених, выставка, племянница, любовник, психотерапия, туба. Вот и всё. Писала ли про себя? По большому счёту да, конечно, но все авторы пишут "про себя", а где иначе черпать эмоции? Но побойтесь Бога, какой же это поток: всё чётко структурировано. И напоследок: я написала рассказ о любви, одиночестве... и непонимании. С наилучшими пожеланиями от Автора - Сиору!